Лаура Черета. 1469-1499.
Лаура Черета (1469-1499) родилась в провинциальном городе Брешиа. Про ее семью известно лишь, что она относилась к городской торгово-ремесленной элите. Отец ее Сильвестр Черета был гуманистически образованным человеком, и именно ему принадлежит заслуга обучения своей дочери. Первую известность Лаура получила, как и другие гуманистки, в самом раннем возрасте, однако, в отличие от многих других она не бросила литературные занятия с замужеством (1484), а продолжила их. Не оставляла она studia humanitatis и некоторое время после того, как муж ее умер (а овдовела Лаура 18 месяцев спустя после свадьбы).
Отметим, что Лаура Черета писала на латыни, причем стиль ее, украшенный множеством риторических украшений, не уступал стилю самых образованных гуманистов-мужчин. По свидетельству А. Рэбила, Лаура учила греческий и читала письма, написанные на этом языке. Произведения Черета типичны для гуманизма и по форме: это речи, инвективы и письма, которые носили обычно публичный характер, имели названия и представляли собой по сути дела речи. Обращает на себя внимание блестящее знание Лаурой античной культуры, о чем свидетельствует использование примеров из древней истории, обилие цитат из произведений греческих и римских авторов.
К сожалению, мы не можем воссоздать мировоззрение Лауры полностью, поскольку не все источники нам доступны, но даже анализ отдельных писем показывает, что круг ее интересов весьма широк. В своих письмах Лаура торопится высказать суждения по самым различным вопросам. Она интересуется астрологией; обращаясь к физику М. Баэтусу, гуманистка подробно описывает расположение небесных светил и советуется с ним по поводу этого. Другая тема, привлекавшая ее внимание – это события международной жизни. Например, она пишет о возможном нападении турок, которые уже вторглись в южную Италию. Вспоминая падение Константинополя и бесчинства там турок, Лаура высказывает опасение, что «эта чума» придет и к ним. Своему мужу, купцу Пьетро Серино, она советует покупать товар так, чтобы избежать денежных потерь.
Не меньше Лауру волновали этико-философские проблемы. Необходимо отметить, что она была осведомлена о содержании важнейших гуманистических дискуссий, в том числе и об отношении к античному наследию. Показательна в этом отношении трактовка Лаурой учения Эпикура. Как известно, в Кваттроченто об эпикуреизме писали Раймонди, Валла, Филельфо и другие. В отличие от некоторых других гуманистов Лаура воспринимала тезисы эпикуреизма в соответствии с духом этики философа. Эпикур проповедовал воздержанность и умеренность, главное условие высшего блага он видел в свободе духа (от страха) и в безмятежности души, ибо счастья можно достичь лишь без постоянной угрозы наказания.
Из этого суждения гуманистка делает неожиданный вывод: а раз так, то истинными эпикурейцами являются христиане – ведь их сердца наполнены любовью к Богу и лишены страха смерти. Подобные суждения об Эпикуре высказывали Валла и Эразм (скорее всего, Лаура была знакома с работами Валлы). Позицию гуманистки в отношении к античному наследию характеризует и ее письмо к епископу Брешии. Обычаи разных времен и народов имеют что-то общее, полагает Лаура. В Риме есть покрывало Вероники, где отпечатался образ Христа, а в древнем Риме было аналогичное с ликом Юпитера. Христиане почитают деревянный крест и терновый венец Иисуса, совсем как древние римляне почитали cвоих домашних богов. А в церквах, пишет Лаура, полно мощей апостолов и святых, которые охраняются так, как венецианцы охраняют свое здоровье. Очевидно, что гуманистка принципиально не различает здесь особенностей языческой и христианской культур. Кроме того, в этом суждении Лауры заключена немалая доля насмешки над таким пиететом верующих по отношению к бесчисленным святыням.
Проблема, которая особенно волновала Лауру и к которой она возвращалась на протяжении всей своей недолгой литературной жизни – возможность участия женщин в гуманистическом движении. Гуманисты-мужчины в большинстве своем весьма прохладно относились к перспективе участия женщин в studia humanitatis. Осознавала ли Лаура необычность своего положения, его маргинальность, то есть принадлежность одновременно к двум взаимоисключающим друг друга, в представлении современников, группам – она была женщиной и участником гуманистического движения? Очевидно, да. И способствовало этому то сопротивление среды, которая ей, женщине незнатного происхождения, пришлось преодолевать в еще большей степени, чем женщинам-аристократкам. Свидетельства такого сопротивления мы встречаем во многих письмах Лауры, Это и осуждение ее ученых занятий со стороны современниц, косвенным доказательством чего являются ее инвективы, и версия о том, что автором ее работ в действительности является ее отец, к опровержению которой Лаура возвращается многократно.
Рассмотрим систему защиты женщин у Лауры. В письме Августину Эмилию гуманистка использует достаточно распространенный в апологиях женской природы аргумент, согласно которому женщина сотворена не из земли и праха, как мужчина, а из плоти человека Адама. Таким образом, в онтологическом плане женщина отнюдь не менее совершенна, чем мужчина и, следовательно, обладает не меньшими возможностями для морального и интеллектуального саморазвития. Между тем, с горечью отмечает Лаура, многие женщины предпочитают искусство украшения и этим привлекают мужчин; выставляя себя, многие жены разрушают брак, и ни в один век не было столько суетности, тщеславия, сколько в наш собственный. Неужели женщины рождены для этого? Женщина должна искать честь, а не обольщения, полагает гуманистка, противопоставляя Клеопатре цельность Ребекки, а Елене – скромность Рахили.
Кроме того, по мнению Л. Черета, женщина может и должна быть образована. В письме Альфонсу Тибуртинскому она негодует по поводу утверждений некой Лукреции, что не может быть равенства полов в интеллекте и образовании. Развитие этой темы мы видим в письме Луцилии Вернакуле, представляющем собой речь с заголовком «Против женщин, которые третируют ученых женщин» (А.Рэбил полагает, что в нем Черета показывает себя «самой агрессивной женщиной своего века в вопросе защиты образованности для своего пола» (3)).
Зависть движет теми женщинами, пишет она, которые отрицают, что женщина может быть красноречива в латыни. Столь безумное утверждение простительно для мужчин, но невозможно для женщин, которые тем самым клевещут на свой пол и самих себя. Сильные только в сплетнях, она жаждут истребления ученых женщин со всей своей завистливой яростью. Черета недоумевает, почему она должна терпеть их, в то время как благородные женщины восхищаются ею. Она не будет безучастна, поскольку лучшие не должны быть попираемы худшими. Это для последних более пристало быть молчаливыми. Между тем, и они легко могли бы достичь успехов в учении.
Тема способности женщины к образованию получает развитие в письме некоему Бибулу Семпронию, имеющему название «Защита свободного обучения женщин». Тот оценил ее успехи в обучении как уникальные, но Лаура неожиданно принимает этот комплимент за оскорбление для женского пола, тем более что ее собственные успехи, как она считает, еще невелики. Она приводит хрестоматийные примеры ученых женщин древности: пророчиц, преподавателей, ораторов, поэтесс. К ним полагает Черета, могут быть добавлены современницы – Николога Санути, Изотта Ногарола, Кассандра Феделе. Эти примеры показывают, что природа справедлива в распределении своих даров.
Лаура соглашается, что ученые женщины более редки, чем мужчины. Причины этого, по ее мнению, не в меньших способностях женского пола, но только в обычае, который поощряет заботу женщины лишь о своем теле. Женщинам же не хватает смелости противостоять обычаю. Между тем, знание достигается не благодаря происхождению или случаю, но нашими собственными усилиями.
Анализируя свои успехи в studia humanitatis, Черета подчеркивает, что главная причина их – не талант, но прилежание. В письме Бенедикту Арсагису Лаура утверждает: следует хвалиться не мудростью, но, стремясь к бессмертию, трудолюбием и усердием. Она пишет также: «Нет какого-то специального таланта, даруемого нам Господом в качестве подарка. Природа даёт каждому достаточно. Это открывает для всех двери выбора»(4). Параллели с ренессансной идей благородства очевидны. Хотя гуманисты-мужчины, как уже отмечалось выше, не распространяли этот принцип на женщину, он не мог не породить следующую цепь рассуждений: если ренессансная трактовка благородства верна для человека вообще, то она верна и для женщины и, следовательно, та может преодолеть собственное несовершенство, предрассудки века, несправедливость обычаев; если верна ренессансная трактовка достоинства человека, то женщина просто обязана добиться этого. И, фактически, к таким выводам приходит Черета.
Помимо вопроса об участии женщины в гуманистическом движении, две проблемы вызвали у Лауры наибольший интерес: самопознание и смерть. В одном из писем она рассказывает о своей духовной эволюции так: жажда познания обусловила ее интерес сначала к философии, затем к математике, астрологии, наконец, к религиозной литературе. Но она не удовлетворилась этим и, движимая, кроме того, жаждой славы, стала искать подтверждение своей учености через занятия словесностью.
Ее первые произведения породили зависть. Поначалу терпеливо снося атаки завистников, Лаура в конце концов не выдержала и стала отвечать на них при помощи писем. Другой причиной своих занятий собственно гуманистической деятельностью, предполагавшей общение, Лаура считает желание поделиться знаниями с другими. Кроме того, studia humanitatis позволили ей залечить душевную травму, вызванную смертью мужа. Постоянный самоанализ (а его присутствие заметно едва ли не в каждом письме гуманистки)
- это и черты нового мироощущения, и правила игры сообщества гуманистов. Прежде всего, это концентрация внимания на собственных душевных переживаниях. Много внимания Лаура уделяет своему психологическому состоянию после смерти мужа. В письмах находит выражение потребность Лауры в самооценке; она дает оценку своим природным способностям, предназначению, работоспособности, моральным качествам.
Остановимся подробнее на оценке Лаурой своих успехов в studia humanitatis. Она подчеркивает, что одарена природным даром для обучения, но своими успехами обязана не только врожденным способностям, но и усердию. Ее первым наставником был отец, но она избавилась от опекунства и далее совершенствовалась самостоятельно. Пытаясь объективно оценить свои достижения, Лаура согласна признать недостаток красноречия, непритязательность формы изложения, но в то же время горячо защищает оригинальность, самостоятельность своих мыслей. В своих письмах она выражает уверенность, что поднимется в своих занятиях выше, чем гора Ида, и что уже сейчас способна даровать известность тому, кому посвящает свои произведения. Лауру постоянно тревожат мнения других о ее успехах. Отсюда и потребность в сравнении – вероятно, ее заочной соперницей была Кассандра Феделе, хотя приоритет Кассандры Лаура признавала. Получив послание от Бернардо Лауриноса, восхваляющего Фиделе, Лаура пишет ответ, в котором предлагает сравнить свои письма с работами Кассандры, предостерегая от «поспешных суждений».
Этот постоянный поиск своего места в табели о рангах порождал, очевидно, отношение к другим гуманистам не только как к коллегам, но и как к конкурентам. Отсюда, наверное, вытекает квалификация всякой критики в свой адрес как проявление зависти, и реакция на нее в форме инвектив, что соответствовало «стилю жизни и стилю мышления» гуманистов-мужчин. Один из ее постоянных корреспондентов монах-доминиканец, приор из Милана Фома, увещевая, призывает Лауру быть более уравновешенной, уменьшить остроту своего языка, притупить перо и помнить значение своего имени – «ведь избегают плодов лавра ядовитые (существа)».
Черты ренессансной психологии проявляются у Лауры также в восприятии времени и связанного с ним отношения к жизни, смерти и бессмертию. Как известно, средневековое отношение к смерти, охарактеризованное Ф. Арьесом как «смерть прирученная», включало в себя относительное ценностное равновесие жизни и смерти. На закате средневековья все меняется – смерть стала восприниматься как один из самых трагичных атрибутов человеческого бытия. «В гуманистической переписке тема смерти и утешений по поводу ее – одна из самых распространенных», – отмечает Н. В. Ревякина, полагая при этом, что у Петрарки было двойственное отношение к жизни: с одной стороны, она – величайшая ценность сама по себе, но, с другой, – только «суровый и трудный путь к вечной жизни или вечной смерти». Нечто подобное мы наблюдаем у Лауры Черета.
Концентрация внимания Лауры на проблеме конечности земного существования очевидна в контексте суждений, высказанных гуманисткой в переписке. С одной стороны, смерть воспринимается как трагедия, наказание за первородный грех Адама («все мы несем грех Адама, и ничто не может избавить нас от смерти…; самый лучший из людей не может избежать телесной смерти»). Гуманистка неоднократно сетует, что жизнь – бессонное ожидание смерти. Лаура глубоко переживала смерть мужа, с которым ее связывали в том числе и общая увлеченность гуманистическим занятиями. Эта «пограничная ситуация» стала своеобразным катализатором ее мучительных (и удивительных для 17-летней женщины) размышлений о смерти. Она постоянно возвращается к смерти мужа, утверждая, что именно та создала потребность в участии в гуманистическом движении. В единственном письме Кассандре Феделе она описывает свой сон, в котором подобно Орфею спускалась в царство теней и пыталась найти горячо любимого супруга. Предвосхищая известные слова булгаковского персонажа, Лаура сокрушается, что путей к смерти множество, но когда именно человек с ней встретится – неизвестно.
С другой стороны, эта неизбежность смерти заставляет искать в ней положительные моменты. Наши души в слабом теле, как в ссылке, отмечает Лаура, «смерть возвращает душу домой..; судьба каждого – жестокая смерть, в которой мы становимся свободными. Следовательно, скорее следует жалеть тех, кто живет долго» .
Кроме того, смерть мужа сделала желанной для нее собственную смерть. И тем не менее осознание конечности земного бытия порождает ужас. Как избавиться от него? Что противопоставить смерти? Не будет преувеличением сказать, что философия (а именно так Лаура обозначает свои научные занятия) для нее – искусство умирать, чем вызван, вероятно, ее интерес к философии Эпикура, о котором упоминалось выше. Помимо философских размышлений мужественно встретить смерть помогает надежда на посмертную славу. Так, в работе гуманистки «Надгробная речь Ослу», произведении откровенно пародийном, содержится и смысловой пласт, отражающий ее отношение к вопросам серьезным – смерти и славе как пути преодоления страха смерти.
В «Надгробной речи…» Лаура утешает владельца усопшего Осла: «должен ты не обвинять судьбу за несправедливость, но скорее хвалить за приобретение Ослом бессмертной славы». Идеалом и объектом подражания для Лауры служил великий Петрарка. Черета, как нам кажется, надеялась, что ее слава останется на века как слава нового, «женского» Петрарки. В письме своему дяде Людовико ди Лено гуманистка пишет: «Не думай, что за этот упорный труд мне будет обещана награда Августа или Мецената… Я прикладываю все свои силы скорее для того, чтобы имя Лауры славилось как новое, чудесное явление Петрарки и чтобы меня признали равной ему». В одном из последних писем, озаглавленных «Предостережение против жадности» в трактовке славы появляются новые мотивы: «и монументы, которые люди строят для себя, не могут противостоять разрушительному действию смерти и времени. Это справедливо как для фараонов и цезарей, так и для всех нас». (Похожие мотивы встречаются и в творчестве Петрарки).
В этом фрагменте мы можем наблюдать еще одну характерную черту ренессансного мировоззрения – восприятие значимости времени, враждебного и милостивого к человеку одновременно. Петрарка писал: «Время, нам ничего не дано дороже этого божественного дара». Черета в своих письмах неоднократно осуждает тех, кто тратит время понапрасну. Но время, обнажающее конечность бытия, не только обессмысливает индивидуальную жизнь, но и придает ей – вместе с большой глубиной и трагичностью – смысл, побуждая человека торопиться реализовать себя. Как известно аксиологический аспект соотношения vita activa и vita contemplativa интересовал гуманистическую мысль с самого момента ее возникновения…
Этому вопросу посвящено письмо Лауры некой Солитарии Европе (А. Рэбил полагал, что за именем Солитарии скрывается сама Лаура), озаглавленное «Предостережение против ложных восторгов уединенной жизнью». В нем Черета выражает согласие с основными мыслями письма Европы, которая, веря, что подражает Камиллу, Цинциннату, Гераклиту и другим, настаивает на преимуществах сельской жизни как более способствующей спокойствию души. Лаура приводит два контраргумента: во-первых, все перечисленные выше были язычниками, не ожидавшими жизни после смерти; они не могут быть сравниваемы с христианами, чье смирение и невинность принесли им место в вечной иерархии блаженных. В этом и заключается счастье христианина; счастье в земной жизни для него заказано – следовательно, жизнь, полная беспокойств этого мира, есть лучшая подготовка к жизни после смерти. Во-вторых, мудрость достигается не в уединении, но в сохранении постоянства в сопротивлении злу, которым наполнена наша жизнь. (Впервые в гуманизме подобные мысли высказал Салютати). Именно такая жизнь позволяет преодолеть детскую беспомощность, неведение девушки, нищету и скуку старости.
Рассуждения о славе и поиски путей преодоления смерти стали основным предметом переписки с Фомой, монахом-доминиканцем. Его мировоззренческую позицию характеризует письмо, отправленное отцу Лауры Сильвестру Черета. В нем фра Фома, выражая восхищение способностями Лауры, высказывает озабоченность духовной атмосферой своего века, который во всех своих умствованиях есть величайшее отрицание сакрального; Христа нет сегодня среди нас.
В своем первом письме Лауре монах обвиняет ее в лицемерии – превознося смирение, она жаждет известности. Оправдываясь, Лаура утверждает, что жаждет учения и литературных занятий, но не славы, и выражает уверенность, что, подобно Улиссу, она сможет пренебречь сладкими песнями сирен и плыть верным курсом. Фра Фома в двух последующих письмах проводит мысль, что скромность есть лучшее украшение, что Бог гордым противится, поскольку оснований для гордыни у человека нет. Иные говорят, пишет он, что человек – благороднейшее создание, не имеющее пределов своего развития, между тем низшие небесные существа превосходят человека, а утверждать, что человек есть самое благородное создание – все равно, что смешивать золото с отбросами. Разве не является человеческое тело столь слабым, что даже ничтожнейшей мошке под силу побеспокоить или даже убить его? Причина же в том, что в нынешние времена грубость, нетерпимость и жестокость зовутся храбростью, гордыня – благородством души, а амбиции превозносятся как великолепие. С другой стороны, мягкость, смирение, терпимость и набожность, которые являются украшением подлинной гуманности, рассматриваются как качества, присущие лишь ленивым и глупым.
Фра Фома убеждает Лауру отказаться от почитания людей ничтожных дарований, сравнивая красноречие их с пустым треском. По его мнению, никто не признает Лауру воистину смиренной, пока она предается этому пустому занятию и обольщается суетным стремлением прославиться. В ответном письме Лаура сообщает о решении прекратить литературные занятия; она больше не желает занимать свой ум предметами суетными и преходящими. Действительно, Бог предпочитает невинное сердце ученому уму. Ее удел – искать высший путь.
На этом переписка заканчивается. Изменения во взглядах Лауры Черета были очевидны. Последнее ее письмо датировано мартом 1488 года, то есть месяцем спустя после последнего письма фра Фоме. Лаура посвятила себя религиозному служению (А. Рэбил сообщает,что, по некоторым источникам сохранились портреты Лауры в двух монастырях: миноритов и бенедектинцев). Что оказалось решающим фактором для этого: влияние фра Фомы, определенное разочарование части современников в гуманистических идеалах или сложности адаптации Лауры в гуманистической среде, неоднозначно воспринимающей ученых женщин, – сказать трудно.
В отличие от другой известной итальянской гуманистки Изотты Ногарола, которая, также встретив противодействие своим ученым занятиям со стороны мужского ученого мира, все же продолжала их, уединившись в тиши своей комнаты-кельи, Лаура ушла совсем. Изотту заставили покинуть гуманистическое движение утверждения о несовместимости ученых занятий и принадлежности к женскому полу, Лаура удаляется в монастырь под влиянием утверждения о несовместимости гуманистических занятий и веры в Бога. Обратим внимание на то, что критика фра Фомы была направлена не против ученых женщин, а против гуманистов вообще, и Черета делает свой выбор, как ей представляется, между сакральным, высшим и профанным, низшим.
Подводя итог, отметим, что недолгая творческая судьба Лауры Черета интересна нам и как показатель того, что женщины активно впитывали гуманистические идеи и стремились участвовать в гуманистическом движении наравне с мужчинами, и необычным для гуманисток решением «женского вопроса». Если большая часть ученых женщин разделяла тезис о несовершенстве женской природы, разума и защищала женский пол исходя из этой посылки (Изотта Ногарола, Костанца Варано и др.), то Лаура разрабатывает систему аргументов в защиту женского пола совсем другого характера. Она делает вывод о праве женщины участвовать в гуманистическом движении, основываясь на кардинальных идеях гуманистической идеологии о благородстве и достоинстве человека; она безоговорочно распространяет эти идеи на женщину (то, что делали далеко не все гуманисты-мужчины).
Причину несходства позиций Лауры и гуманисток, живших на поколение раньше (Изотта, Костанца), было бы некорректно усматривать лишь в стадиях развития женского гуманизма. Бесспорно, эти различия – раскомплексованность Лауры и робость Изотты – определяются не в последнюю очередь индивидуальными чертами их характеров, судеб, окружением. Однако то обстоятельство, что одновременно с творчеством Лауры в Италии появляется трактат «Защита женщин», представляющий собой развернутое обоснование возможности женщины занять достойное место в мужском мире, позволяет сделать вывод об определенной тенденции в развитии «женского вопроса».
Рябова Т.Б. Лаура Черета, итальянская гуманистка XV века // Интеллектуальная история в лицах: 7 портретов мыслителей средневековья и Возрождения. Иваново, 1996. С. 64-78
