Грейс: Почему некоторые феминистские пространства толерантны к насильственным мужчинам?

Какое – если разговор об этом вообще уместен – место в феминизме должны занимать мужчины, имеющие в прошлом опыт насилия над женщинами? Этот вопрос остается центральным в дискуссиях вокруг случая Хьюго Швицера, профессора гендерных исследований и мужчины-феминиста, которые до сих пор продолжаются в феминистской блогосфере. Внимательное изучение текстов Швицера заставляет серьезно сомневаться как в истории его раскаяния, так и в его нынешнем авторитете лидера феминистского движения.

В связи с этим возникает вопрос, почему Швицер вообще получил разрешение на доступ к такому лидерству, а тем более – получил его так надолго. С другой стороны, актуализируются и более широкие и давно укоренившиеся вопросы, связанные с проблемой «союзников»-мужчин, с расизмом и привилегиями белых, наконец, с проблемой безопасного пространства для выживших жертв насилия внутри самого феминистского движения.

Швицер крайне много и крайне противоречиво писал о своем выздоровлении от сексуальной и наркотической зависимости и о своей трезвости на протяжении тринадцати лет. Еще он описывал то, что предшествовало этой трезвости: свое насильственное поведение по отношению к молодым студенткам. В числе прочего, он приводил рассказ о том, как переспал с четырьмя студентками в период очередной университетской поездки, которой сам же и руководил.

Наблюдаемый сейчас всплеск реакций вызван очередной статьей с пересказом этой тревожной истории, но приобрел беспрецедентные масштабы после того, как Швицер внес правки в прошлогодний пост, в котором признавался, что едва не убил бывшую девушку в разгар вызванного наркотиками насильственно-суицидального припадка.

Последующие протесты и кампании против Швицера впервые обернулись для него конкретными неприятностями. Сначала его статьи были сняты с сайта «Scarleteen», уважаемого ресурса о репродуктивном здоровье для подростков. Затем последовал его уход из «Healthy is the New Skinny» – организации, занимающейся проблемой презентации тела в журналах для девочек-подростков и в индустрии красоты и моды, в которой Швицер был соучредителем и директором. Обеим организациям Швицер предоставил о своем прошлом неполную информацию.

Одни феминистки сочли такие меры чересчур жесткими; другие трактовали их как отрицание возможности реабилитации людей, страдающих от зависимостей. Однако критика со стороны активисток женского движения поставила под серьезное сомнение искренность «искупления» Швицера – даже несмотря на то, что оно оправдало бы его нынешнюю роль феминистского лидера – указаниями на бесконечное воспроизведение объективации женщин, патернализм, риторику белых привилегий и расизма в «трезвой» деятельности Швицера как профессионального феминиста.

Мужчины-союзники

Вопрос о том, какую роль мужчины должны занимать в движении, ориентированном на женщин, решается не так просто. С уверенностью можно сказать только одно: мужчины, которые сами заявляют о себе как о союзниках, далеко не всегда заслуживают доверия, а их отсутствие искренности в решении преодолеть и пересмотреть собственные привилегии или мизогинию может нанести большой вред и самим женщинам, и женскому движению. Такие сомнительные союзники часто пользуются феминистским дискурсом, чтобы добиться доверия и получить влиятельные позиции. Движение расплачивается за это катастрофическими последствиями.

Возьмем случай Кайла Пейна, радикального феминиста и блоггера, который в 2008 г. был арестован по обвинению в сексуальном насилии над студенткой, за безопасностью которой ему поручили присмотреть: воспользовавшись ее бессознательным состоянием, он снял с нее одежду и фотографировал ее обнаженную грудь. На тот момент Пейн имел многолетний опыт написания текстов, произнесения речей и выступлений в защиту выживших жертв сексуального насилия. Надо сказать, что Пейн продолжал представлять себя в качестве защитника женщин вплоть до вынесения ему приговора, а после освобождения возобновил и феминистский блог. Там он не просто переименовал себя в активиста программы по реабилитации бывших насильников, но даже сумел стать исполнительным директором программы, созданной для этой цели.

В том же духе, как сейчас Хьюго Швицер, Пейн утверждал, что понимает, какой вред он причинил, и признавал, что некоторые люди никогда не смогут вновь доверять ему после его предательства. Как и Швицер, он клялся в своем искреннем стремлении к реабилитации и настаивал на альтруистических мотивах, которые побуждают его продолжать феминистский активизм (желание сделать свою историю «вкладом в безопасность общества» и надежда на более полное решения вопросов сексуального насилия). Однако не прошло и 18 месяцев после освобождения, как Пейн вернулся в полицейский участок – на сей раз в связи с хранением детской порнографии.

Швицер был одним из многих феминистов, выразивших скептицизм и гнев по поводу возвращения Пейна в феминистскую блогосферу. Он писал, что Пейн никак не изменил свои взгляды и не признал вину за свое поведение, что его появление «вовсе не приветствуется сейчас в феминистской блогосфере, и, вероятно, никогда не будет снова одобрено», что феминистское сетевое сообщество «существует не для того, чтобы поощрять и инициировать его работу над собой» и что реальные изменения означают «полную готовность отказаться от всего».

Пока Швицер писал это письмо, предполагая, что история Пейна гарантирует тому вечную анафему в феминистском сообществе, сам он многие годы поддерживал свой мифологизированный образ как жертвы насилия со стороны бывшей партнерши. Прежде чем он признался в 2011 г. в попытке убить бывшую девушку и заодно покончить с собой, Швицер неоднократно заявлял, что лишь предпринял попытку суицида и исключительно «по случайности» угрожал в процессе своей подруге. В течение последних недель некоторые из этих сообщений были изменены с учетом его нынешней легенды, но без указания, что они были отредактированы. Это создавало обманчивое впечатление, что Швицер ничего не скрывал о своем прошлом.

Совсем недавно пост, содержащий признания в покушении на убийство, исчез с его сайта, и биография Швицера – несмотря на его претензии на «прозрачную» личную жизнь – вновь обрела цензурный вариант (остальное на данный момент остается в кэше).

Швицер никогда не называл свое поведение актом гендерного насилия, как и не называл себя лицом, совершившим насилие. Та же нечестность очевидна в его текстах о преследовании студенток – он пишет, что вел себя «недостойно феминиста и джентльмена», но «всегда был осторожен с возрастом» и имел дело в основном со студентками из «приближенной группы сверстников» (тех, что были младше его меньше, чем на 5 лет) – а значит, «возможно, действовал не так уж и откровенно хищнически».

Тревожно, что совокупность фактов, которые в других контекстах свидетельствовали бы для многих феминисток о постоянной практике насилия над женщинами (и последовательном отказе признавать нанесенный ущерб), нивелируется тем, что Швицер владеет феминистским дискурсом и демонстрирует себя как мужчину-союзника со шлейфом притягательного и харизматичного рассказа о возможностях работы над собой.

Белые привилегии

Нарратив личного искупления грехов, которым торгует Швицер, – это нарратив, имеющийся в распоряжении исключительно белого человека. Цветного мужчину, за спиной которого были бы годы незаконного употребления наркотиков и покушение на убийство женщины, на основании его записей, скорее всего, бросили бы в тюрьму и уж, конечно, не чествовали бы в такой степени, как некоторые белые феминистки чествовали Швицера. Тем более сомнительно, чтобы в дальнейшем такой мужчина получил бы статус выгораживаемого союзника, который при этом продолжает обвинять бывшую партнершу в «принуждении его к случайному насилию». Сомнительно, что цветному мужчине было бы позволено мягко оправдывать свое насильственное поведение по отношению к студенткам или писать о том, как эякуляция на женское лицо вызывает у цисгендерных мужчин чувство «очищения».

Действительно, трудно представить себе, чтобы цветной мужчина, даже и вовсе лишенный опыта подобного насилия над женщинами, достиг бы того статуса, каким обладал в феминистском пространстве Швицер. Особенно учитывая тот факт, что признанные и рекламируемые в феминистском мейнстриме мужчины-союзники в подавляющем большинстве являются белыми.

Именно из-за привилегий белых феминистов и неотрефлексированной идентификации с белыми многие всерьез полагают, что наживаться на молодых женщинах, постоянно вращаясь среди них и «заглаживая вину» в ходе совместных проектов, чтения лекций и их «психологического консультирования», – неплохая возможность для мужчины с известной и исчерпывающе задокументированной историей насилия.

Только особое отношение к белым может заставить думать, что мужчина, который постоянно ищет ситуаций, похожих на те, в которых он уже злоупотреблял властью и чужим доверием, – мужчина, который лечится от сексуальной зависимости и при этом постоянно пишет о сексе, – что этот мужчина «преобразился» и «успокоился». Особое отношение к белым мешает предположить, что этот мужчина еще не в полной мере осознал серьезность своей проблемы и тот масштаб ответственности, которого требует проблема.

Это ясно выявляет более широкие вопросы расизма и белых привилегий в контексте мейнстримного феминизма, по которым цветные женщины неоднократно высказывались на протяжении десятилетий. Надо сказать, что именно они много лет протестовали против распространения рассказов Швицера, отмечая его пренебрежительное и враждебное отношение к цветным женщинам. Все эти доводы не имели особенного успеха в среде белых феминисток швицеровского круга, которые продолжали отрицать его и свою ответственность.

Пример Швицера показывает, каким образом белые привилегии закреплены в движении. Помимо своего блога он имеет доступ к весьма влиятельным феминистским пространствам, большинство из которых почти полностью управляются белыми женщинами и предназначаются для них, маргинализируя цветных женщин. Такая диспропорция в доступе к феминистским организациям в дальнейшем дает белым женщинам привилегию игнорировать интересы цветных и отвечать на критику словами о «культурном вызове» или «занижении» – с упором на противостоящую женской агрессии сексистскую риторику, а также расистские стереотипы, объясняющие протест цветных женщин как иррациональный гнев.

Все это – прекрасная иллюстрация к словам Одри Лорд о том, что «гнев черной женщины» по отношению к расизму в движении слишком часто наталкивается на «отговорки, предлоги и запугивание».

Снова и снова весь колоссальный белый сегмент «мейнстрима» феминистской блогосферы мобилизуется против цветных женщин, которые осмеливаются назвать расизм своим именем. Снова и снова цветные женщины осознают, что могут обратиться за поддержкой только друг к другу и к нескольким белым союзникам.

Длительное присутствие в белом феминизме такого насильственного манипулятора, как Швицер, показывает масштаб, который приобретают последствия и опасности неконтролируемого роста белых привилегий в движении. Цветные женщины уже давно отметили, что феминистский мейнстрим куда больше вкладывается в достижение равенства белых мужчин и женщин, чем в реальное решение проблемы западного патриархата –системы угнетения, расовой по своей сути.

Белых женщин, которые осмысляли бы свои белые привилегии и больше прислушивались к цветным женщинам, чем к белым мужчинам, явно не хватает. Критикуя высказывания цветных женщин, белые феминистки, как написала Лорд, рискуют «впасть в соблазн присоединения к агрессору под предлогом разделения власти» – чтобы идентифицироваться с белыми мужчинами, демонизируя при этом не только цветных женщин, но и вообще цветных людей в целом.

Выжившие жертвы и безопасное пространство
Смешанная реакция сообщества на призывы выкинуть Швицера из феминизма наглядно показывает, каким образом феминистки и другие активистские сообщества начинают бороться, но часто оказываются не в состоянии проконтролировать агрессора и обеспечить жертвам насилия безопасное пространство.

Швицер успешно завладел «искупительным» нарративом, чтобы скрыть тот факт, что он еще не в полной мере признает, в какой степени поведение, которое он называет «саморазрушительным», разрушало и повреждало других. Кроме того, он отказывается взять на себя ответственность за то, что его жертвам придется теперь жить с личными последствиями его действий до конца их жизни – и, вполне возможно, испытать эмоциональный стресс, узнав, что их истории и травмы были раскрыты без их ведома и выставлены на публику ради личных и профессиональных целей Швицера. В самом деле, по большей части его тексты посвящены тому, как его поведение отразилось на нем самом – например, что его бывшие партнеры могут никогда его не простить или не согласятся снова общаться с ним, или что некоторые люди больше никогда не будут ему доверять.

Швицер использовал этот набор историй о разных пострадавших от него женщинах, чтобы привлечь последователей, которые в настоящее время сплотились вокруг и защищают его, как раскаявшегося агрессора – на основе полностью созданного им самим непоследовательного рассказа о прошлом поведении и окончательном искуплении.

Но что произойдет, если одна из «бывших» Швицера расскажет свою версию этой истории? Что, если она раскроет всю токсичную и оскорбительную природу их отношений? Ведь все это весьма вероятно, учитывая, что он придал гласности (добавив примерные указания на конкретных лиц), истории по крайней мере о двух своих «бывших», которые дали понять, что навсегда хотели бы оградить себя от любых контактов с ним. Мобилизуются ли защитницы Швицера, чтобы заставить замолчать жертву, осмелившуюся назвать его насильником? Сделают ли они с ней то, что сделали с другими выжившими – с теми, кто настаивал, что сохранение роли Швицера в феминистском движении ведет к дальнейшей травматизации жертв и лишает их чувства безопасности? Какую информацию выжившие жертвы Швицера получат, когда прочтут его историю искупления грехов, которую, как помои, он выплеснул в феминистские пространства?

То, как Швицер представляет свою историю в наиболее выгодном для себя свете, типично для оправданий и манипуляций всех насильников-рецидивистов, которые позволяют им избежать какой-либо ответственности за свои действия. Это не может не беспокоить, поскольку, несмотря на то, что такие схемы поведения типичного насильника хорошо известны и описаны, многие феминистки все равно не видят в них признаков насилия. Сама возможность искупления вины ставится под сомнение насильниками, которые искусно изображают нужную степень раскаяния и добавляют немного личного шарма, убеждая окружающих, что они «действительно изменились». Более того, защитники Швицера, утверждающие, что он искупил свою вину, игнорируют факт, что присутствие человека, который в прошлом совершал насилие, само по себе причиняет вред пострадавшим от насилия, независимо от того, какие личные изменения произошли с этим насильником.

Насилие и жестокое обращение со стороны интимного партнера остаются слабо освещенными проблемами активистских сообществ – даже тех, которые существуют, помимо прочего, для решения этих проблем. Активисты, как и любые другие люди, не застрахованы от неумения распознать признаки злоупотребления властью. Как и любые другие люди, они склонны системно оправдывать такое поведение.

И феминизму, и активизму в целом предстоит еще долгий путь в том, что касается создания безопасного пространства для жертв насилия.

Если пережившие насилие говорят о том, что не чувствуют себя в безопасности, им вменяют в вину иррациональность и зацикленность на личной мести. Критики, которые высказывают подобное мнение, не осознают динамику власти, привилегий, замалчивания и стыда, которые всегда характерны для отношений насильника и жертвы, даже если речь идет об активистах. Подобные реакции ставят чувства и репутацию насильника в привилегированное положение. Для того, чтобы создать пространство, в котором пережившие насилие почувствуют себя в безопасности и смогут озвучить свои потребности и опыт, необходимо поддерживать идею о том, что личные изменения иногда важнее участия в коллективных попытках изменить общество.

Заключение

В ответ на обвинения со стороны белых феминисток, которые интерпретировали антирасистскую ярость цветных женщин как разрушительную ненависть, Одри Лорд написала: «Я высказываюсь как цветная женщина, которая стремится не к уничтожению, а к выживанию».

Именно понимания этого недостает тем феминисткам, что отвергают критику Швицера или нападают на нее как на организацию травли одного из феминистских лидеров.

В этот момент они упускают, что речь идет не об уничтожении частной фигуры, а о борьбе за безопасность и выживание женщин – особенно цветных выживших после насилия – перед лицом мощных социальных механизмов.

Эти механизмы постоянно подрывают, унижают и нарушают наше человеческое достоинство – но свято берегут чувства и репутацию белых мужчин, а также тех, кто осуществляет насилие.

Одри Лорд замечала, что когда «исследование расистского патриархата проводится с помощью патриархатного инструментария… изменения возможны и допустимы только в пределах самых узких границ».

И пока мейнстримные феминистки не готовы радикально пересмотреть собственные стереотипы, пока они не готовы увидеть, каким образом движение присоединяется к расистской и оскорбительной патриархатной риторике, – до тех пор насильственные мужчины вроде Хьюго Швицера продолжат получать полный доступ к феминистским пространствам, используя их в ущерб множеству групп женщин, для которых феминизм должен был стать безопасным местом.

Иллюстрации:

Перевод Веты Мороз и Нади Плунгян; ред. Анна Сусид.

Публикация сделана по итогам дискуссии в сообществе feministki на схожую тему: